– А что, ваш минер на месте? – спрашиваю я, когда мы подходим к крейсеру.
– Это Стрельников – то? – присвистывает Алик. – Держи карман шире! Офицеры и сундуки6 по полной оттягиваются в поселке.
Затем по узкому пружинящему трапу мы поднимаемся на борт, где прислонившись к надстройке, дремлет молоденький матросик в канадке и с автоматом.
– Не спи, карась, замерзнешь, – теребит его за плечо Алик, и мы ныряем в полумрак рубки.
В центральном посту, удобно устроившись в кресле, сидит дежурный по кораблю, углубившись в чтение книги.
– Товарищ лейтенант, – обращается к нему мой знакомец, – тут спец с пээмки, к нашим торпедистам.
– Какой еще на хрен спец? – недовольно бурчит офицер, оторвавшись от книги.
– Я по заявке Стрельникова. У них неполадки в системе осушения торпедных аппаратов.
– Стрельникова говоришь? – тянет к себе лежащий на пульте один из журналов дежурный и листает замусоленные страницы. – Что-то я не вижу такой заявки.
– Не знаю, может забыли записать, – пожимаю плечами. – Он сам звонил нашему командиру.
– Может и забыли, – сладко зевает офицер. – Ладно, давай дуй.
– Так смотри, не забудь про целлулоид, – напоминает мне на нижней палубе Алик, и мы расходимся в разные стороны.
Отдраив переборку первого отсека и не обнаружив внизу вахтенного, я поднимаюсь по вертикальному трапу наверх, где, устроившись на разножке, мирно дремлет торпедист.
В отсеке полный боезапас, а в нижних аппаратах, судя по мастичным печатям на крышках, торпеды с ядерными боезарядами.
– А? Чего? – недоуменно хлопает парень глазами, когда я трясу его за плечо и сообщаю, кто и откуда.
– Заявка говоришь? – сладко зевает матрос. Ну что ж, погляди чего там.
– Кстати, где твой вахтенный у трапа? – киваю я на люк. Там, на пирсе, твой бычок7. Щас придет, даст вам жизни.
– От сука, снова спит! – шипит матрос, вскакивает и спешит к люку.
Как только его голова исчезает, я прохожу к торпедным аппаратам, ныряю под направляющую балку и, поставив рядом чемодан, шлепаю вынутый из кармана имитатор за один из приборов. Потом открываю свой «инструментарий» и начинаю звенеть ключами.
Через несколько минут у переборки звякает трап и появляется торпедист.
– Ну, как тут? – подходит он к аппаратам.
– Все нормально, один краник подтекал, – закрываю я крышку чемодана и выбираюсь наружу.
– Ну, бывай, – киваю парню и направляюсь к люку.
Проходя по второму отсеку, бегло его осматриваю и, не обнаружив ничего интересного, поднимаюсь на верхнюю палубу, где расположены каюты старших офицеров. Дверь одной из них приоткрыта, внутри пусто. Из дверцы вмонтированного переборку сейфа торчит связка ключей, на миниатюрном столике бутылка из-под «Боржоми» и офицерская тетрадь в черной обложке, а из расположенной рядом кают-компании, слышен стук фишек.
Я протягиваю руку, хватаю тетрадь и съезжаю по трапу вниз. Там запихиваю ее под робу, перебираюсь в третий отсек и поднимаюсь в центральный.
Дежурный все также читает книгу.
– Ну, как, самоделкин, починил свою систему? – перелистывает он очередную страницу.
– Точно так, починил, прощайте товарищ лейтенант.
– И тебе не кашлять, – следует лаконичный ответ, и, поддернув на горбу чемодан, я карабкаюсь наверх.
Через десять минут, отойдя на приличное расстояние от корабля, решаю передохнуть и направляюсь к отдельно стоящему в центре базы, высотному зданию санпропускника. По утрам в нем переодеваются следующие на лодки экипажи, а сейчас пусто.
Поднявшись по бетонным ступеням на четвертый этаж, я первым делом просматриваю тетрадь – она секретная и принадлежит замполиту, потом прячу ее в чемодан и закуриваю.
Сверху вся база как на ладони и я выискиваю очередную жертву. Нахожу ее довольно быстро.
Это стоящая у одного из пирсов с открытыми люками лодка, у которой снуют пару десятков моряков, разгружая приткнувшийся рядом «ЗИЛ». Судя по бортовому номеру, лодка тоже из 19-й дивизии и как нельзя лучше, подходит для моей гнусной цели.
Покинув здание, я беспрепятственно миную КДП и первым, кого встречаю на пирсе, оказывается мичман, сопровождавший команду, с которой я проник в базу.
Матерясь и размахивая руками, он руководит погрузкой в носовой части корабля.
Приняв озабоченный вид, я пристраиваюсь к снующим по трапу морякам и поднимаюсь на борт. Выглядит это вполне естественно, поскольку в такие моменты на кораблях бывают самые различные представители береговых служб и штабное начальство.
Пройдя в корму, где у открытого люка суетятся несколько матросов, я помогаю им спустить очередной ящик и тоже оказываюсь внизу.
Там также кипит работа, и я, приняв озабоченный вид, направляюсь в носовую часть корабля, решив установить вторую «мину» в его реакторном отсеке. Там нет боевых постов, что значительно облегчает задачу, и имитатор быстро находит свое место за одной из распределительных коробок.
Спустя час, выйдя из режимной зоны уже проверенным способом и козыряя изредка встречающимся по пути офицерам, я устало плетусь в отдел. Хреново все-таки быть диверсантом. Даже учебным.
Черные сухари
– Команде подъем! – доносится сквозь пелену сна и казарма оживает.
Ежась и покашливая, мы сбрасываем с себя одеяла и шинели, которыми укрывались на ночь, быстро напяливаем робы с сапогами и выстраиваемся на среднем проходе. Там уже маячат строевой старшина Жора Юркин и дежурный лейтенант.
– Так, – сипло басит прохаживаясь перед шеренгами Жора. – На улице минус двадцать пять, зарядка отменяется. Всем живо умываться, идем на завтрак, а потом в поселок на снег.
– А че мы? Мы ж на днях ходили! – недовольно гудят из строя.
– Ат – ставить разговоры! – выступает вперед офицер. – Сказано на снег, значит на снег!
– Вольно, разойдись! – подпрягается Жора и строй распадается.
Сонно переругиваясь и прихватив туалетные принадлежности, мы направляемся в умывальник, плещем на лица парящую от холода воду и наскоро дымим сигаретами у обреза. А через полчаса, опустив уши шапок и отворачивая лица от секущего крупой ветра, в наклон идем в сторону камбуза.
Зима на Кольском в этом году выдалась небывалая. К середине декабря замерз залив, на побережье постоянно лютует пурга и все кругом занесено снегом.
На камбузе, не смотря на многолюдность, тоже холодно, и мы завтракаем, не снимая шинелей.
– М-да, – говорит опорожняя очередную кружку дымящегося кофе Витька Допиро. – Холодрыга почти как у нас в Сибири.
Затем мы набиваем карманы шинелей оставшимся сахаром и галетами, спускаемся вниз, и в сопровождении лейтенанта выходим наружу.
Пурга чуть стихла, ночной мрак посветлел, и в казарменном городке уже вовсю машут лопатами несколько экипажей. Тоже самое происходит и в базе, где с пирсов и корпусов лодок, вахта сбрасывают в залив тонны снега.
Миновав режимную зону, с ползающими по ней двумя бульдозерами, мы переваливаем низкую гряду сопок и оказываемся в поселке. Там уже орудуют лопатами «губари» и, получив в ДОФе орудия труда, наша команда присоединяемся к ним.
Объект – площадь в центре. Сначала работа идет вяло, но постепенно мы втягиваемся, и площадь освобождается от снежного покрова.
Между тем, поселок просыпается. На его улицах появляются женщины, везущие на салазках малышей в садик, стайки бегущих в школу пацанят и несколько гарнизонных собак.
Последние, дружелюбно помахивая хвостами, сразу же направляются к нам.
– О, Бой! Здорово! – радостно гудит Вовка Солодовников и, сняв рукавицу, протягивает ладонь здоровенному сенбернару. Тот довольно пыхтит и шлепает в нее свою лапу.
Мы угощаем собак сахаром, они с достоинством хрустят, потом метят ближайший сугроб и трусят в сторону базы.
– Пошли заступать на вахту! – смеемся мы, и снова беремся за лопаты.
К полудню площадь принимает свой первозданный вид, по ее периметру высятся горы снега, и мы сдаем орудия труда техничке ДОФа.
– Так, десять минут перекур, а потом на обед, – смотрит лейтенант на наручные часы и все дымят сигаретами.
Чуть позже, весело переругиваясь и толкаясь, мы строимся в колонну, слышится команда «шагом марш!» и сапоги гремят по брусчатке.
– Шире шаг! – приплясывает сбоку Жора, и мы поддаем ходу.
Метель давно кончилась, небо просветлело и окружающая панорама впечатляет.
Справа, за поселком, сливаясь с горизонтом, высятся заснеженные гряды сопок, слева, внизу, морозно парит залив, с застывшими на нем утюгами ракетоносцев, а вдоль берега замерзшего в низине озера, серебрятся инеем заснеженные кустарники.
– Красиво, – пускает морозные клубы пара изо рта, шагающий рядом Серега Чибисов. – Словно в сказке.
Через полчаса, разгоряченные ходьбой, мы подходим к высящемуся на сопке камбузу, взбираемся наверх по широкому деревянному трапу и одними из первых вливаемся в широко распахнутые двери.
